Около полумиллиона (такую цифру называет автор, все претензии по количеству, если они есть, к нему) венгров оказалось в плену и было разбросано по всей территории советской страны. В лагерях им довелось провести по несколько лет и, несомненно, эти годы сделались не только настоящим испытанием для каждого из них, но и оказали огромное влияние на их мировоззрение и на личностные черты, что и дало основание Эркеню дать своей книге такое название. Я не буду пересказывать все детали из его работы, и даже те обобщения, которые он делал на основании многочисленных бесед с десятками товарищами по несчастью, оставлю в стороне. Только упомяну, что два чувства неизменны для лагерников – тоска по родине и семье, а также чувство голода. Последнее усугубляется и тем, что память то и дело предательски подсовывает им такие гастрономические образы из прошлой жизни, что тоска по родине временами отступает на второй план.
Ну а поскольку военнопленные, как ни крути, тоже люди, то и их внутрилагерная жизнь подчиняется законам любого человеческого сообщества в том смысле, что и у них быстро происходит разделение на основную массу и элиту. Просто на формирование элиты и на её состав накладывает отпечаток место нахождения, в котором требуются таланты совсем другого рода, чем в их предыдущей жизни. Иерархическая структура местного социума перестраивается в соответствии с новым базисом, в том числе и экономическим.
Обычно в рассказах о лагерях делается акцент на тяготах обычного, рядового военнопленного, из которых и составляется основная масса. Так построена книга Шарля Митчи о Тамбовском лагере. Эркень об этом говорит, конечно, но мне интереснее было узнать о другом – чем занимались пленные в свободное время, какие отношения были между ними, как компенсировали все наложенные на них ограничения. Автор не расписывает детально структуру управления лагерем, но можно понять, что, под контролем с советской стороны, конечно, в лагере работала и система самоуправления. Не могу сказать, какие функции и полномочия были у начальника зоны (так эту должность называет Эркень), но он назначался из состава военнопленных и был «исполнительным органом» русского руководства лагерем. А для заключённых, соответственно, он был высшей властью, хотя и не абсолютной. Порядок в лагере тоже обеспечивали сами пленные. Продукты советское командование выделяло на лагерь в целом, а далее всем распоряжались сами заключённые. Что приводило «кое-где порой» к недобросовестному использованию такого положения. Был и своеобразный конкурс на хлебные места, иногда же они становились предметом торга. Так, один ответственный работник кухни обменял его на место в одной бригаде, которая, как он предполагал, будет работать за пределами лагеря на консервном заводе. Когда он столкнулся с реальностью, то был глубоко уязвлён обманутыми ожиданиями, но это уже совсем другая история.
Встречались в книге места, напомнившие мне фильмы Гайдая. Например, «Операцию Ы» и сцену с распределением рабочих мест среди постояльцев вытрезвителя. В новороссийском лагере пленных венгров использовали, главным образом, как грузчиков в порту. «Всё шло как по маслу, пока в один прекрасный день не прибыло судно под болгарским флагом и с грузом в виде вина и крепких напитков. Разгрузочные работы в этот день закончились, не начавшись. Мадьяры забрались в трюм и выбили из бочек затычки. Вечером бригаду из тридцати семи человек подъёмным краном извлекли из трюма и сложили на берегу. Правда, в наличии оказалось только тридцать пять человек, двоих недостающих отыскали лишь к утру: они закатились за бочки. И после этого от выпитого бригадой вина все полторы тысячи обитателей лагеря два месяца ходили как с похмелья. Дни напролёт высматривали, не появится ли на горизонте корабль с болгарским флагом на мачте...». Процветала в лагерях и торговля, которая, несмотря на ограниченность ассортимента, шла она очень бойко. Этот эпизод напомнил сцену из «Ивана Васильевича...», когда в магазине барыга распахивает перед Шуриком свой пиджак, заполненный дефицитными радиодеталями. Так и в книге упоминается один немецкий майор, который «расхаживал в специально оборудованной шинели – широченной и длинной, с целым складом товаров, размещённых в подкладке. Глубокие карманы, мешки, крючки, вешалки, верёвочки, даже котелки скрывались в недрах этой удивительной шинели. Какого только добра там не было: одеколон, масло, ягодный сироп, галстуки, штаны, обувные шнурки, витамины, сигареты, ножниц, щётки, рубашки... Сзади, привязанные к поясу, болтались шапки и пара немецких офицерских сапог, натянутых на колодки». Примеров подобного рода Эркень приводит много, сами по себе они кажутся незначительными, но все вместе подсвечивают тёмную, безусловно, жизнь в лагере любопытными фактами.
На одном случае я хочу остановиться подробнее – он мне показался одним из самых интересных и показательных. Естественно, что пленных привлекали к работам и естественно, что они разными способами отлынивали от неё, а для этого, как пишет Эркень, было много способов, а самым простым и надёжным было симулирование болезней или просто недомоганий. Ничего необычного в том случае, если работа не имеет смысла, и в книге такому психологическому настрою уделено достаточно много места. А вот когда работа приобретала смысл...В начале 1944-го года в лагере 27/3 столярной мастерской не было. Но понадобилось починить забор, и начальство стало искать столяра. Лагерь большой – нашли. Починили забор, а потом этой небольшой бригаде начали давать и другие поручения. В скором времени сделали мастерскую, которая начинала с мелочей, вроде табакерок и портсигаров. Затем нашли краснодеревщика и ассортимент услуг расширился. Закупили инструменты, затем станки, а уже в августе того же года заключили договор с одной московской артелью и труд обрёл смысл. Наладили производство стульев, бочек для квашения капусты, затем освоили производство мебели. Росла зарплата – артель выплачивала 80 рублей за работу, которую один человек мог сделать за дня два. Мастерские уже занимали два барака., в которых трудилось около ста человек, в том числе секретарь, перепечатчик на машинке и два бухгалтера. К сожалению, московская артель оказалась слишком маленькой и не могла больше принимать товар, а все её склады уже были завалены продукцией. Договор она продлевать не стала. Когда в 1944 году стало лучше с питанием, на территории лагеря даже открыли ларёк, куда получавшие высшую ставку (сто пятьдесят рублей) наведывались также часто, как дома, в Венгрии, по утрам на рынок.
Ещё два момента в заключение. Вот так читаешь книгу, и думаешь – какие же это были прекрасные, добрые и талантливые люди! И перебрасывается мостик в современность. Очень часто встречаю в сети реплики бывалых (точнее, побывавших) людей, которые, если слегка вульгаризировать тему, выступают под лозунгом – да кто на нас нападёт! Да там живут такие отзывчивые люди! Это вы тут закоренели в темноте и незнании мира, вот и злобствуете! Тогда и в Венгрии, и в Германии, и в Италии, и в Испании жили не менее добрые и отзывчивые, а когда приказали – пошли и поехали. И стреляли, и убивали, и вешали. А в лагере опять стали добрыми и отзывчивыми. И у этой цепи превращений может быть несколько циклов. Вообще, насколько могу судить по воспоминаниям переживших Отечественную войну, мадьяры отличались жестокостью и «слава» об этом доходила даже до мест, где их не было. В послесловии к книге Эркеня наш комментатор пишет, что в армию идти никто не хотел, и поэтому пришлось загнать туда массу уголовников. Это всё они! Конечно, охотно верю.
И последнее. В книгу включили десяток фотографий, которые касаются как лично Эркеня, так и лагеря в Красногорске, где он и написал основную часть (пишут даже, что всю) этой работы. Повторю, что книга написана на опыте многих лагерей, а уточняю потому, что когда начал искать эти фотографии в Интернете, то часто наталкивался на дополнение к названию лагеря в Красногорске – элитный. В чём заключалась элитарность, я не стал раскапывать, а несколько найденных (не тех, что в книге) фото добавлю. И на том распрощаюсь.
---------------------
Утренняя зарядка
В художественной мастерской
На приёме
А не спеть ли нам песню
И так далее.
===================
